Клайв Стейплз Льюис - «И снова Бард…» К 400-летию со дня смерти Шекспира

Окреп вполне, чтоб над бедой смеяться,
И снесть войны превратность; мы, боюсь,
Навеки пленники.

             На то похоже.
С такой судьбой покорно, не ропща,
Я примирился.

                О Арсит, кузен мой,
Где ныне Фивы? Где наш гордый край?
Где наши родичи с друзьями? Боле
Не знать нам сей отрады, не глядеть,
Как юноши радеют в состязаньях,
Бахвалясь сувенирами любви,
Как парусами — бриг; не обгонять их,
Как обгоняет стаю сонных туч
Восточный ветр; так Паламон с Арситом,
Ногой небрежной чуть пошевелив,
Предвосхищали похвалы, и лавры
Стяжали словно нехотя. Увы,
Нам за оружье, близнецам в геройстве,
Не браться вновь, не горячить коней,
Как море яростных. Мечи — подобных
Не знал сам красноокий бог войны —
У нас отъяты — им ржаветь в безделье
В святилищах враждебных нам богов.
Мы молнией не выхватим их снова,
Сметая воинства.

             Нет, Паламон.
Надежды — те же узники в темнице,
Здесь потускнеет молодости цвет,
Как ранняя весна; здесь встретим старость,
Уз брака не изведав, Паламон!
В объятьях нежных молодой супруги
Нам сладких поцелуев не вкушать,
Вооруженных сонмами Амуров;
Нам не дано узнать свои черты
В наследниках, нам не внушать орлятам:
«Пусть не слепит тебя оружья блеск:
Воспомни, чей ты сын — стяжай победу!»
Красавицы оплачут наш удел
И в песнях станут клясть судьбу слепую,
Чтоб устыдилась, видя, сколько зла
Природе с юностью чинит. Вот мир наш,
Нам сверх друг друга никого не знать,
Внимать часам — хронистам нашей скорби;
Зазеленеет плющ — но не для нас,
Настанет щедрое на радость лето,
Но здесь хозяйкой — стылая зима.

Ты правду молвишь. Наших фивских гончих,
Что эхом вековой будили лес,
Нам впредь не кликать — и не потрясать нам
Копьем отточенным, коль злобный вепрь
Прочь убегает, как парфянский лучник,
Под градом стрел. Достойные дела,
Что служат пищей благородным мыслям,
Погибнут в нас обоих. Мы умрем
В конце концов (вот горькое бесчестье!)
Детьми безвестности и скорби.

                     Брат,
Из самой бездны тяжкого злосчастья,
Из происков и козней злой судьбы
Два утешенья, два благословенья
Явились: стойкость пред лицом беды
И радость разделять друг с другом горе.
Пока мы вместе, я скорей умру,
Чем этот кров сочту тюрьмой.

             Бесспорно,
В том благо наивысшее, кузен,
Что наши судьбы сплетены. Вместили
Два благородных тела — две души,
Назло невзгодам слитых воедино.
Они не сгинут, не бывать тому;
К тем, кто не ропщет, смерть во сне приходит.

Нельзя ли нам на пользу обратить
Плен ненавистный?

              Как, кузен достойный?

Пусть станет нам святилищем тюрьма
И нас уберегает от растленья.
Мы молоды, но дорога нам честь,
А вольность и бездумные беседы,
Души отрава, сманивают нас
На ложный путь. Какой же благодатью
Воображение нас одарить
Не сможет щедро? Здесь мы друг для друга —
Как будто не скудеющий родник;
Друг другу мы — супруги, и рождаем
Все новые свидетельства любви;
Друг другу мы — отец, друзья, знакомцы,
Друг в друге обретаем мы семью.
Я твой наследник, ты — мой. Это место —
Наследье наше; никакой тиран
Отнять его не смеет; чуть терпенья —
И счастлив наш удел. Излишеств нам
Не знать; рука войны не покалечит,
Моря не поглотят. На воле нас
Супруга б разлучила или дело;
Глодали б распри; злоба подлеца
Знакомства бы искала; я б зачахнул
В чужих краях, и ты бы не узнал,
И длань твоя мне глаз бы не закрыла
С молитвою богам; не будь мы здесь,
Нас развели бы сотни обстоятельств.

Благодарю, кузен! Теперь ни в грош
Не ставлю я плененье. Что за горесть
На вольной воле жить — то здесь, то там,
Подобно зверю! Тут я обретаю
Двор более отрадный; суету,
Что жадный дух к тщеславию толкает,
Я распознал — и объявить готов
Мишурной тенью мир, что старец Время
С собою забирает, проходя.
Чем были встарь мы при дворе Креона,
Где грех — закон и где кичится знать
Невежеством и похотью? Арсит мой,
Ведь не даруй нам боги сей приют,
И мы с тобою в старости порочной
Почили б, не оплаканы никем,
Под хор проклятий вместо эпитафий.
Сказать еще?

Случалось ли, чтоб кто любил друг друга
Сильней, чем мы, Арсит?

Конечно, нет.

Не верю, что однажды наша дружба
Иссякнет.

С нами лишь она умрет.

По смерти же вольются наши души
В сонм тех, кто любит вечно.

Говори!

Сей вертоград — обитель наслаждений.
Что это за цветок?

Нарцисс, мадам.

Мальчишка был пригож собой, но глупо
Любить себя; иль в мире мало дев?

Так продолжай.

Да.

          Или были девы
Жестокосердны все?

            Не может быть!
К такому-то красавчику!

          Уж ты-то
Была б добрей.

А как же, госпожа!

Вот умница! Но ты смотри, с оглядкой
Являй добросердечье.

Отчего ж?

Мужчина — норовистый зверь.

Что смолк ты?

Цветы такие шелком вышьешь?